Дни, подобные нынешним, не располагают к отвлечённым размышлениям. Любые соображения устаревают раньше, чем их успеваешь додумать. Заговорило оружие, и ситуация стремительно меняется. Путинская олигархическая автократия двинулась войной на украинскую антиолигархическую революцию – и чуть не впервые за два десятилетия встретила жёсткий силовой отпор. В этом, а не в чьём-то индивидуальном безумии, уж тем более не в исторических и геополитических изысканиях, суть того, что сейчас происходит. Как бы ни называлось происходящее с точки зрения Роскомнадзора.
Банально повторять, но следует всё же осознать в полной мере:
"спецоперация" не есть локальная война. Она идёт против Украины как передового рубежа даже не свободного мира, а мировой свободы. Это ценностная схватка человеческого достоинства с тотальным мракобесием.
Которое ныне выступает даже без "советской балалайки" про социальную справедливость или власть трудящихся. Социальная гниль и духовный мрак возведены в "традиционные ценности", удушающие Россию и навязываемые миру. Как-то незаметно, но уже очевидно они выскочили в приоритет режима. Оттеснив на второй плане прежние – более-менее человеческие, хотя не сказать, чтобы достойные – побуждения коррупционного распила.
Ядерный шантаж, нескрываемые угрозы миру глобализируют конфликт. Кремль по своей инициативе моделирует нечто подобное Третьей мировой. Первый ответ – волна беспрецедентно жёстких санкций – уже состоялся. Назревает ужесточение международной изоляции РФ, вплоть до исключения из ООН (по аналогии с исключением СССР из Лиги Наций во время Зимней войны). Защита Украины уже осознана как защита свободного мира в целом, и отказ вводить на её территорию войска НАТО может оказаться временным. А там недалеко и до объявления руководителей РФ международными преступниками (подобно свергнутому ныне президенту Судана), а российской территории – находящейся под террористической оккупацией...
Известная фраза Бисмарка: "Великие вопросы эпохи решаются не речами, не голосованием большинства, а железом и кровью" – вскрылась во всей первозданной жести. Опрокинув грёзы тридцатилетней давности о гуманистическом "конце истории". Но сейчас, в новом её начале, всё же не мешает подумать. Прежде чем попытаться вновь.
Первый жестокий вывод: сокрушительное поражение российского освободительного движения последней трети века. В том числе – поражение моё лично, как участника этого движения в его христианско-демократической и солидаристской части. Первая причина представляется мне сурово очевидной: слишком легко доставалось нам то, что мы считали победами. Перестройка и реформы начала девяностых, даже некие "надежды на прогресс" в начале двухтысячных... Исторические обстоятельства словно играли с нами в поддавки. И при Горбачёве, и при Ельцине, и даже при "раннем" Путине. Мы быстро привыкли к этому, вообразив, будто самые элементарные свободы – наивно казавшиеся извечной данностью – не завоёвываются в жёстком противостоянии, не отстаиваются каждодневно и ежечасно.
Свобода не приходит без восстания. Без Майдана не пришла бы она и в Украину. Не бывает, чтобы власти по доброй воли отказывались от диктатуры. Чтобы совершился венгерский демократический транзит – классика мирной эволюции – нужен был 1956-й и его стойкая память. Чтобы состоялся польский круглый стол, нужны были сражения "отверженных солдат", восстания Познани и Побережья, многолетняя борьба подпольной "Солидарности".
Для нас же исторический подарок перестройки и реформ обернулся первородным грехом. За который отвечаем сейчас не только мы. Что было бы где-то и справедливо – как расплата за иллюзии, за поиск лёгких путей, отсутствующих в истории. За всевозможные "не впускать в себя войну", "мы хотели, чтобы власть нас услышала" и т.п. Вот – услышала. И ещё как заставила впустить. Но мощь реставрированной империи (хотя без монархических или коммунистических декораций) обрушена на соседний народ. Которому кремлёвская клика мстит именно за Майдан, за пример реального самоосвобождения.
Говорить о резких негативных изменениях ситуации в России последнего десятилетия было бы банальностью. Они общеизвестны. Характеристика режима как фашистского стала общепринятой. Этот термин, безотносительно к историко-политологическим тонкостям, означает диктатуру правящей бюрократической олигархии – опирающуюся на политическое насилие, монополизированную экономику, культурное мракобесие и идеологию агрессивной архаики. Система, контуры которой обозначились уже в начале 2000-х, утвердилась с 2014 года, в 2020-2021-м конституировалась официально, а 24 февраля 2022-го перешли в фазу безоглядного международного насилия.
Тому, что существует у нас ныне, трудно найти аналоги в отечественной, да и в мировой истории. Обычно применяются сравнения со сталинизмом и гитлеризмом. Они более-менее адекватны, но не в полной мере. Полное отсутствие моральных, религиозных, идеологических ограничителей, даже уголовных понятий, придаёт правящему режиму РФ совершенную уникальность. Установлен феноменальный порядок беспредела – не столько бандитского, сколько чекистского, то есть тотально античеловеческого. Как христианскому демократу и солидаристу, мне не хотелось бы произносить таких слов, но реальность выше наших мировоззрений: классовая диктатура ведёт жестокую классовую борьбу по самым "кондовым" матрицам.
Обществу навязана новая, резко ужесточённая повестка. Политическая методология российской оппозиции, происходящая от позднесоветской перестройки и сумбурной демократии 1990-х, окончательно дезактуализировалась. Привычные методы критических выступлений, уличных акций, избирательных кампаний давно изжили себя. Но это не было вовремя понято и принято к действию.
Этот режим нельзя подорвать критикой. Он не скрывает своей омерзительности. Наоборот, гордится ею, выставляет её напоказ.
Зато крайне болезненно реагирует на предметные, физические поражения. К примеру, уличные движения допускаются лишь в самых подконтрольных формах, иначе пускается в ход ОМОН. С предрешённым исходом. Но какая истерика начинается при любом акте сопротивления – почти всегда от людей, ранее не имевших отношения к политическим протестам!
Разговоры об участии в выборах (а ведь и сейчас доводится такое услышать!) либо демонстрируют запредельную наивность, либо обосновывают служение режиму. Рассуждения о "постепенном расширении пространства свободной дискуссии", "усилении гражданского потенциала в рамках действующей законности", "смене власти на выборах" и т.п. чаще всего исходят от тех, кто намерен встроиться на подсобных ролях в преступную систему диктатуры. Впрочем, можно предположить, что ныне они поубавятся. Совсем необучаемых и неисправимых всё же немного. Да и они теперь признают сквозь зубы правоту "городских сумасшедших".
Ещё пару недель назад можно было рассчитывать в перспективе на нечто подобное ХХ съезду КПСС: трансформация режима, организованная его верхушкой с дозированными разоблачениями и определённой либерализацией. Сценарий отнюдь не радужный: оборотная сторона содержит закрепление олигархической системы и новый цикл гниения. Но ныне даже такая перспектива отодвинута далеко и надолго. В этом плане "спецоперация" сработала эффективнее, чем на полях украинских боёв.
Взглянем в глаза реальности: легальная оппозиционная деятельность стала невозможной. Правового поля нет. Дальнейшие действия следует планировать, исходя из этой констатации. Поддержка украинского сопротивления или сирийского повстанчества воспринимаются гораздо болезненнее правозащитных требований. Очевиден и реальный страх перед "разжиганием ненависти" – раскрытием лица врага с обращением к массе "ватников". Бывают исторические условия, когда пресловутый "язык ненависти" единственно адекватен (если не слишком мягок).
Очевидны и приоритеты властных опасений в отношении элементов оппозиции. Наиболее серьёзного отношения удостаиваются организации "модели XX века" – с оргструктурой, вертикальным построением и руководством, не говоря о подпольном уклоне. В них усматривается, и не зря, настоящая опасность для режима. По ним наносятся самые жестокие удары. Будь то "Сеть", штабы Навального или теневые сообщества. Организации постмодернового, сетевого принципа явно не вызывают больших опасений. Исключение составляют разве что хакерские организации, подобные "Анонимусу". С его нашумевшим обращением к Путину и угрозой взломать информационные системы Кремля, и Минобороны. Но мы же видим различия...
Выражаю самое искренне уважение участникам нынешних протестных выступлений, особенно антивоенных. Я имел честь оказаться в эти дни рядом с ними. Но мне доводилось анализировать проявления "внеправовой" оппозиционности, которую я называл спонтанным сопротивлением. Последние годы были отмечены чередой таких действий. Обычно разрозненных, не имеющих структурной связи. Совершаемых, я бы сказал, активистами "ночной политики", далёкими от формальной принадлежности к оппозиционным организациям. Некоторые из таких акций оборачивались уголовными делами о поджогах и нападениях. И ёмко отразились в настенных лозунгах типа "Круши власть! За Казахстан! Свободу зекам!"
Мы не можем поддерживать такого рода действия. Но мы должны обратить внимание на эту тенденцию – сопротивление "глубинного народа", неизбежно нарастающее в силу антисоциальной политики режима. Год за годом российская оппозиция игнорировала такие факторы, отворачивалась, а то и гневно осуждала. Но разве не очевиден теперь потенциал среды бытового сопротивления? Который давно было необходимо направить в русло осознанного протеста и социально-политического созидания. Вместо поджогов "фабрики троллей" – формирование ячеек дворовой взаимоподдержки, свободных профсоюзов, низовых оппозиционных групп. Скажем, "красно-чёрная" баннерная кампания ведётся в самых что ни на есть "спально-пролетарских" кварталах Северной столицы. Соединить политическую активность оппозиции с назреванием социального бунта представляется оптимальным.
Сам я придерживаюсь взглядов, близких к либеральному консерватизму. Правые либералы и консерваторы для меня наиболее естественные и органичные союзники. Для меня интересны идеи будущего структурирования гражданского общества, оптимистичные деловые разработки.
Из оппозиционных сил наиболее активны и упорны в борьбе носители идей социал-популизма, антиимперского национализма и антитоталитарного левого радикализма. Недаром восстания заключённых против нечеловеческих условий современных лагерей только от этих сил встречали политическую солидарность. В конечном счете, исход противостояния определится именно здесь, в этой пресловутой глубине. Как в середине 1950-х "разоблачение культа личности" на XX съезде было ускорено восстаниями заключённых в ГУЛАГе и "хулиганскими оккупациями" на воле. Как в середине 1980-х подтолкнули к перестройке "итальянская забастовка" в госхозяйстве, рост теневой экономики и бытового неповиновения.
Я понимаю, как шокирующе могут звучать эти тезисы. Но не вижу, в чём они расходятся с современной суровой реальностью.
